Помимо ее упорства отдадим должное и чутью. Ибо всего за несколько лет до того театр довольствовался весьма тусклым и невыразительным репертуаром.

А как раз для начала 60-х годов характерно жанровое разнообразие, активная сценическая условность, острая сатирическая эксцентриада. Тяга Фиаловой к пересмотру актерского образа нашла поддержку коллектива.

Искренность и безыскусность, исчерпывающе характеризовавшие все прежние ее роли, мало чем могли помочь в работе над пьесами Незвала или Дюрренматта. Тут-то и выяснилось, что внутри привычного амплуа Фиаловой накопилось за время скитаний некое новое содержание. Оно явило себя свету, выпорхнув из прежней невзрачной оболочки, словно бабочка из кокона, и позволило Фиаловой легко и органично войти в особый мир открытой театральности.

Новое содержание перестроило, преобразило всю структуру, весь внутренний мир актрисы. Искренность вдруг сменяется затаенным лукавством, открытая улыбка — загадочным изгибом губ. Теперь всегда, в любой своей роли Фиалова будет скрывать некую загадку, женскую тайну, которую не в силах раскрыть и самый ясный сюжет. Теперь таинственность будет сопровождать ее на сцене и на экране.

Фиалова оказалась вполне и достоверно «своей» на сцене АБЦ. Она нашла глубокий смысл и ни с чем не сравнимое наслаждение в новом для себя способе актерского существования, когда содержательной и выразительной становится сама дистанция между исполнителем и персонажем, когда играешь не себя только, но кого-то другого, вступая с этим другим в сложные и драматичные отношения.

Однако подлинное искусство не обходится без парадоксов и неожиданностей. Играя других, притворяясь и лицедействуя, актер нередко познает самого себя лучше и полнее, нежели тогда, когда остается самим собой в любых предлагаемых обстоятельствах. Уже в первые сезоны, проведенные в АБЦ, Фиалова испытала острое и сладкое чувство самовыражения. В одном из спектаклей она изображала женщину необыкновенной красоты. Именно изображала, показывала, представляла. Но вдруг всем стало ясно, что красива и сама актриса. Не только мила или симпатична, но — красива. Ее красота, обнаруженная миром и, что не менее важно, самой Фиаловой, стала отныне не просто внешним атрибутом облика, но личной актерской темой, открывающейся во все новых поворотах и коллизиях.

Что же касается кинематографа, то он снова воспользовался лишь тем, что лежало на поверхности. Он отнес Фиалову к традиционному разряду «женщин-вамп», хищниц и обольстительниц. Из лирической кинокомедии актриса перекочевала в криминально-детективный и приключенческий фильм. А поскольку эти жанры пользовались в чехословацком кино особой популярностью, то недостатка в предложениях сниматься Фиалова не ощущала. Скорее наоборот. Во второй половине 60-х годов она снималась очень часто.