Марчелло Мастроянни сформировался как актер под воздействием неореализма и прошел вместе с ним весь путь изменений.

Смещение темы, переосмысление образа среднего человека, резкий сдвиг в сторону философского, интеллектуального кинематографа, происшедший в творчестве крупных мастеров-неореалистов, явственно ощутим и в актерской биографии Мастроянни. В 1957 году артист сыграл роль Мечтателя в «Белых ночах» Висконти. Это модернизированная экранизация Достоевского. Действие происходит в современном итальянском городе — неуютном, оглушительно шумном, с «нормальной» истерикой джаза, ночными кафе и мерцающим светом реклам. Герой фильма, Марио, тоже датирован современностью. Это мечтатель сегодняшний, без старомодного прекраснодушия «бедных людей» Достоевского, без высокого благородства отзывчивой, горячо-идеальной натуры.

Висконти и Мастроянни намеренно подменили мягкость «слабого сердца» Мечтателя слабостью воли, а житейскую неприспособленность и тоску по прекрасному — неотвязной, надсадной нотой тоскливого одиночества. Им важны неустойчивость и пассивность характера, незавершенность порывов, привычка к бездейственному мечтательству — симптомы общественной анемии. «Недействительная действительность» современной Италии, мир теней и иллюзий, лишившийся жизненной силы, — так читается тема фильма.

Два года спустя в «Сладкой жизни» Федерико Феллини актер снова столкнулся с образом человека, который, не умея жить действительной жизнью, создает для себя ее «кажимость». Правда, средства другие: журналист Марчелло не строит воздушных замков, предпочитая реальные приключения.

Но от этого мало что изменилось. Он так же безвольно предан стихии случая, так же заворожен фантасмагорией «сладкой жизни», как Марио — фантасмагорией своих грез. В торопливом мелькании встреч, интервью, мимолетных романов, ночного разгула и дневной распродажи чудес на все вкусы — от явления богородицы до улыбки заокеанской кинозвезды, прилетевшей на римскую землю, — есть какая-то внутренняя неподвижность.

Лихорадочный ритм карусели — ритм праздности. Под ним кроется духовная статика. В минуты затишья, когда обрывается гонка, всплывает пронзительное ощущение пустоты. Сумятица жизни, подхлестнутой ажиотажем, ловля сенсаций, бешеный темп развлечений, вдруг отступив, начинают казаться мучительным сонным кошмаром.